Отойдя от зеркала, Нармин вновь подошла к окну. Но теперь открывавшийся перед ней вид стал лишь фоном для картин, которые рисовало разгоряченное воображение жрицы. Она видела себя окруженной восхищенными поклонниками, которые, конечно, будут отвергнуты, ибо служение Маритэ превыше всего. Но даже в мечтах девушка отвергала поклонников не без некоторого сожаления. Любовь не была под строгим запретом для посвятивших себя Богине женщин, но в то же время и не поощрялась. Браки не были запрещены, но неизбежно лишали сана жрицу, решившуюся создать семью. Стать же любовницей было, во-первых, позорно и недостойно, во-вторых, практически невозможно, находясь в стенах храма.

Именно поэтому восторгам будущих поклонников суждено остаться лишь восторгами, а ее удел — вздыхать над разбитыми сердцами. Нармин, положив подбородок на переплетенные пальцы, тут же вздохнула, заранее сожалея о несчастных жертвах своей привлекательности. Апогеем ее смелых мечтаний стало поклонение самого короля, который ради прекрасных глаз недоступной жрицы станет искренним и ревностным почитателем Маритэ, возродит ее культ по всему Элару и Дайрии и построит новый храм в столице, где сделает ее, Нармин, владычицей, дабы иметь счастье хотя бы созерцать вблизи от себя предмет своего обожания.

Неизвестно, куда бы завели девушку подобные думы, но они были прерваны стуком в дверь, за которой стоял величественный слуга в ливрее, предлагающий представительнице Храма Маритэ проследовать за ним на королевский прием.

Глава 10

— Как уж будет угодно вашим милостям, а покойный, хоть и был мне законный супруг, слова доброго не стоил! — маленькая, вертлявая женщина, черноволосая и черноглазая, тараторила без умолку, хотя допрос, по сути, еще не начался. Жаволь Гуттон — жена, точнее вдова, Рудо Гуттона, найденного этим утром мертвым неподалеку от трактира «Безухий кролик» — оказалась особой смазливой и непомерно болтливой. Не похоже было, что ее терзает печаль по поводу ухода супруга в мир иной.

С болтушки Карст перевел усталый взгляд на своего спутника — Элвира Торна, ближайшего соратника нового короля, которого его некоронованное величество навязало коменданту для участия в расследовании загадочных смертей. Торн казался Итону неприятным типом, хотя женщины, наверное, таких любят — высокий, сильный, с мужественными, хоть и слегка грубоватыми чертами лица. Волосы цвета спелой пшеницы, вопреки моде, были довольно коротко стрижены, а серые глаза отливали сталью. О жестокости Торна, несмотря на короткий срок оккупации, в столице уже ходили легенды. По слухам, которые ни он сам, ни король не думали опровергать, именно Торн прикончил обоих Ильдов и трех ненавистных временщиков (за последнее ему, впрочем, душевное спасибо от всей страны и от него, Итона Карста, лично). Каменное лицо приспешника узурпатора ничего не выражало, он бесстрастно и внимательно смотрел на неугомонную свидетельницу, не замолкавшую ни на секунду, хотя пока ей не было задано ни одного вопроса.

— Ох, до чего же допился, мерзавец! — негодовала безутешная вдова. — Помер, посмотрите на него! — хотя смотреть к этому моменту было уже не на что, поскольку труп Гуттона стража унесла. — И на что я теперь буду жить?! — заламывала руки Жаволь. — Благо хоть детей не нажили, — после этих слов женщина глянула на Элвира Торна так, словно отсутствие детей повышало ее потенциальную ценность в глазах последнего. Неужто эта дурочка надеется, что второй человек в государстве возьмет ее на содержание, а то и сделает любовницей?! Похоже, что именно так, если судить по красноречивым взглядам, бросаемым ушлой вдовушкой на светловолосое изваяние. Да, видно, бабенка высокого о себе мнения. Наконец предполагаемая жертва ее мещанского обаяния разомкнула холодные уста.

— Сударыня, — начал Торн, безупречно вежливо обращаясь к вдове Гуттона. — Вы видели вашего мужа после смерти?

— Как же! — женщина всплеснула руками. — Видела! Ну и рожа! Словно сто подземных демонов перед ним танцевали. Он, конечно, и при жизни красавцем не был. И куда только мои глаза смотрели? — неугомонная Жаволь снова отошла от темы. — Это все отец, он меня насильно замуж за этого хомяка выдал. А я ведь всегда мечтала о настоящем мужчине! — мечтательно закатанные глаза, а затем еще один пылкий взгляд, адресованный Торну. Того же эти завлекающие маневры волновали не больше, чем проплывающие по ярко-синему небу облака. Он продолжал допрос.

— Скажите, госпожа Гуттон, показалось ли вам выражение лица покойного супруга необычным или вы уже видели его в подобном состоянии? Случались ли с ним внезапные приступы паники или страха? Снились ли ему кошмары? — Элвир сложил руки на груди, не отрывая при этом спокойного пристального взгляда от вдовицы, к нескрываемому удовольствию последней.

— Нет, ваша милость, чего не было, того не было… — в голосе Жаволи слышалось искреннее разочарование, что она не в силах помочь следствию. Словно, припомнив случаи припадков ужаса у мужа, она может порадовать предмет своих притязаний. Карст про себя в который раз с удивлением отметил, что простонародье отнюдь не шарахается от дайрийцев. Вот и эта смазливая мещанка не буравит Торна, одетого в форму дайрийских войск, взглядами, полными ненависти и презрения, а, напротив, как умеет, завлекает его в сети своего женского обаяния. То есть она видит в нем не поправшего свободу родной страны захватчика и не убийцу короля (хотя вряд ли она догадывается, кто именно перед ней), а только красивого и знатного мужчину.

— Вы говорите, что муж ваш не пренебрегал выпивкой? — меж тем продолжал расспросы Торн. — Когда он приходил домой пьяным, если такое случалось, как он себя вел?

— Если такое случалось?! Да ваша милость шутит! Такое случалось каждый вечер, а точнее, ночь! А насчет как вел себя… Да как ему, ваша милость, вести себя, забулдыге беспробудному? Приходил да засыпал, дрянь этакая! Порой даже одежу с себя стащить не удосужится. Ох, и храпел же он, окаянный…. — Жаволь могла бы еще долго радовать следователей подробностями семейного быта семьи Гуттонов, если бы дайриец не прервал ее вежливо, но решительно.

— То есть ваш муж ни во время бодрствования, ни во сне не выказывал признаков внезапного страха? Таким образом, можно сделать вывод, что спиртное, по крайней мере, до вчерашнего дня не вызывало у покойного видений, припадков и истерик? Это так, госпожа Гуттон?

— Так, — вздохнула Жаволь, не скрывая сожаления, но не решаясь соврать перед важными господами, занятыми расследованием странной смерти ее никчемного муженька.

— Спасибо, сударыня. Вы нам очень помогли, — Торн слегка наклонил голову — так, что было непонятно, поклонился он или просто кивнул. Поскольку обескураженная полным провалом своих начинаний Жаволь не двигалась с места, он продолжил. — Мы выражаем вам искренние соболезнования от своего имени и от имени его величества и обещаем в самые короткие сроки разобраться с этим делом. Смерть вашего супруга не останется безнаказанной. Не смеем вас больше задерживать, госпожа Гуттон. Прощайте!

После подобного напутствия оставшаяся с носом вдовушка вынуждена была сделать неловкий книксен, шмыгнуть хорошеньким носиком и удалиться восвояси. Тот факт, что прекрасный кавалер даже не спросил, где она живет, видно, окончательно расстроил надежды бедняжки. Это значило, что он не пришлет к ней кого-нибудь из своих слуг с денежным пособием на проживание одинокой вдовы, и, что еще обиднее, не заявится сам скоротать холодный скучный вечерок.

Карст остался наедине с Торном, который в глубокой задумчивости поглаживал пальцами подбородок, не обращая на коменданта ни малейшего внимания. Итон же, во время допроса молчавший, наконец решил высказать свои соображения, хоть его никто о них и не спрашивал.

— Я видел предыдущих жертв, у них был такой же безумный, застывший взгляд, как у этого бедняги. Нет сомнений… — закончить он не успел.

— Сомнения всегда есть, дэн Карст. Но в этом деле их больше обычного, надо признать. Пока я не вижу здесь ничего, кроме сомнений…